Пыль и песок... Ветер... В голове крутится мотив в исполнении Караченцова: - «Далека дорога твоя, дальше едешь – вряд ли доедешь….»… И снова полоска асфальта среди рыжих камней, пыль и песок. Песок на зубах, песок в мешке с хлебом, в карманах, в глазах. Но почему-то на это не злишься, смотришь вокруг прищуренными глазами, отхлебываешь чуть-чуть водички – так, не для питья, а чтобы чем-то занять себя. Трасса везет с севера на юго-запад, где-то там, всего в 50 километрах отсюда серые волны океана разбиваются о пустые пляжи, холодный ветер с моря приносит серые облака и на берегу всегда прохладно. Рыбаки выходят работать – кто на деревянном пятиметровом баркасе, кто на «современном» траулере, оставшемся от французов. На Юге ничего нет, кроме рыбы. Есть еще разработки фосфоритов в поселке с говорящим названием Шмара – сто километров вглубь пустыни, прекрасное место. Впрочем, пустыня везде одинакова, хоть вглубь ее изучай, хоть вдоль – какая разница, за тем холмом еще сто таких же или всего тридцать – все равно пешком не дойти.
Пешком мы идем редко, и в основном по городкам, похожим друг на друга как
близнецы – братья: центральная площадь с рынком, ослики с тележками, грузовики, мотоциклы, берберы в синих национальных халатах и иссиня-черные негры – сенегальцы и малийцы.
Наташа шутит: - «Наверное, поэтому они и едут во Францию, они думают, что они тоже галлы, но синие – СинеГалльцы». Но черных людей все-таки немного, гораздо меньше чем в Нью-Йорке – до Черной Африки еще далеко, полторы тысячи километров песка и пыли.
Дорога пахнет рыбой. Два крупнейших города в Западной Сахаре, или как ее тут называют, Марокканской Сахаре – это рыбацкие порты, Лааюн и Дахла. Грузовики везут рыбу на север, в Касабланку, распространяя зловоние – далеко не у всех есть холодильники, некоторые везут рыбу просто в термобудках, переложив льдом. Иногда машины ломаются или попадают в аварии, рыбу вываливают на обочину к радости ворон и грифов, но им достается немного – на жаре рыба быстро разлагается, превращаясь в лужи черной маслянистой жидкости, по виду напоминающей нефть, но с совершенно однозначным тухлым запахом. Такую лужу чувствуешь носом за десяток километров, запах нарастает, заполняет все вокруг и ты видишь следы чьего-то разорения: битое стекло от фар, следы торможения на дороге и черная блестящая лужа на песке – то, что недавно было пятью тоннами свежей рыбы. Наша машина несется дальше, запах постепенно снижается, но никогда не сходит на нет – вся эта дорога пахнет рыбой, за многие годы запах въелся даже в асфальт.
Мы не поехали в Дахлу – как и в Таиланде десять лет назад, я понимал, что если поеду южнее – вернусь очень не скоро, уж слишком там все интересно. Мы простились с нашим водителем, едва дорога вынырнула из пустынь к океану – поселок Аль Квейда, семьсот километров не доезжая Дахлы. Забор из оцинкованного металла, на нем наклеены фотографии светлого будущего – какие тут будут построены прекрасные жилые кварталы. Сами дома построены наполовину, песок уже заносит фундаменты. Около трассы сидит на рюкзаке дредастый голубоглазый парень, молодой, но с изрядным животиком.
- Привет, мы из России! Едешь в Африку?
- Ага…
- Как едется? Мы тут будем стоять в палатке на пляже, приходи если что!
- Ага…
- Ну ладно, удачи!
- Ага…
Бодро идем к морю, я говорю Наташе: - « Вот и мы скоро такие будем, если поедем дальше в Дахлу». Она соглашается – тут все неторопливо и жарко, парень уже наверное пропитался этим духом, да и гашиш купить в этой стране - не проблема.
Входим в поселок, справа забор института рыболовецких технологий, две бетонные рыбины прыгают на якорь, как пилон-танцовщицы на шест – мечта рыбака. Обсуждаю, что могу тут поселиться, ездить на мопеде к океану, преподавать какой-нибудь предмет типа: «Ремонт и обслуживание кондиционеров и холодильной техники», а факультативно – общую психологию.
- «Осталось тебе решить, на каком языке ты все это будешь преподавать – на арабском или на французском» - охлаждает Наташа мои мечтания.
На поребрике сидят двое мальчишек, стучат в барабан.
– «Блин, да они клёво играют!» - неосторожно восхищается Наташа, и дальнейшие пятнадцать минут мы идем, сопровождаемые звуками барабана и криками «дайте денег!» - дети не собираются упускать свой шанс заработать.
- «Ну, раз здесь кемпинг запрещен, значит, в остальных местах разрешен» - снова смеется Наташа. Мы ездим вместе уже неделю, и только здесь, в пустыне окончательно привыкли друг к другу, расслабились и поймали это ощущение, когда что бы ни случилось – все так и должно быть.
Над пляжем возвышается огромный армейский грузовик с кунгом – чей-то понтовый дом на колесах. Номера голландские, внутри смешная парочка – толстый мужик в наколках и тетка неопределенного возраста. Проходим чуть дальше, ставим палатку на песке, начинаем готовить чай. Рядом море – двухметровые валы неустанно долбят берег, превращая камни в песок, отлив обнажает усеянные мидиями камни. Идем на "тихую охоту" - собираем, варим мидий с рисом – деликатес! Ночью восхищаюсь мягкостью постели – никакой ортопедический матрас не сравнится с песком, идеально повторяющим контуры тела. Жаль только, звезд нет – облака закрывают небо, зато утром жара не выгоняет из палатки – спи сколько влезет, убаюкиваемый грохотом волн.
Пока мы вяло собираем палатку, к нам приходят гости – сосед-голландец принес бутылку воды и два помидора. Угощаем его соленым салом – ест с удовольствием, но немного – много нельзя, тут же столько калорий! Эх, вот оно, еще одно счастье – есть то, что хочется, не задумываясь о последствиях. Идем с ответным визитом в грузовик – телевизор, стиральная машинка, Интернет, солнечные батареи, микроволновка – все с собой. Пьем ликер Егермейстер и крепкий хороший кофе, обсуждаем жизнь в Европе и в Африке. Голландцы продали дом, не собираются возвращаться – по их мнению, Голландия катится в пропасть, слишком много бюрократии, слишком много политики, много взяток, лицензий, порядка. Им хочется чего-то другого, вот как здесь – сидеть в кузове грузовика на песчаном пляже, ждать пока придут документы на пересечение Африки – конечно же, голландцы забыли оформить карнет де пассаж для пересечения границ с грузовиком.
После выпитого кофе слегка потряхивает, идем на трассу – прощай море, пора домой. Наташу ждет Марсель, меня ждет тотальный диктант в Марракеше – пора возвращаться.
На городской улице какие-то гопники кричат нам «Месье!», добавляя ругательства на всех известных им языках, желая пообщаться. Я цитирую: «По улицам месье водили, как видно, напоказ». Наташа смеется и продолжает: - «Известно, что месье в диковинку у нас». Подходя к трассе, видим грузовичок, в кузов которого садятся люди – бежим за грузовиком, крича как те гопники: «Месье, месье!» Запрыгиваем в кузов на ходу, гопники бегают плохо – остались на дороге.
Грузовичок привозит нас в Тан-Тан, ещё один опорный пункт человека в пустыне: военная часть, базар, мэрия – все как всегда. Аляповатый Микки-Маус на заборе детского сада, два больших бетонных белых верблюда – герб провинции, бутылки с бензином на обочинах – местные заправки. Автостоп тут гораздо хуже, чем в центральном Марокко – рыбные грузовики просят денег, ездят местные машины – старые лендроверы, напоминающие фильм «Наверное боги сошли с ума», но в них не влезть – загружены под крышу. Уже в сумерках уезжаем на грузовике с молоком до Гульмима – сто двадцать километров пыли и песка, гудения мотора и жаркого ветра в окно. Водитель старший брат в семье, говорит что работает двадцать лет без отпуска, кормит родителей, двух младших братьев, сестру и свою семью – двоих детей и жену. Ругается на французскую машину: – «Была бы японская, не ломалась бы».
Угощает жареной рыбой и лепешкой, мятным сладким чаем. Под звездами устраиваемся ночевать в пустыне рядом с Гульмимом – бескрайнее ровное поле желтого песка, огни города на горизонте и шум трассы вдали. Последняя ночь в пустыне не приносит сюрпризов – утром как всегда, просыпаемся от солнца, как всегда, приходит пастух со стадом коз (что они едят в этих камнях, болезные?). Пастух, увидев нас, молча бросает коз и садится смотреть, как мы допиваем чай и собираем палатку. Я уже знаю: ни слова не будет сказано, пастухи не разговаривают с телевизором, но смотрят с интересом.
Обочина, пыль, поднятый большой палец, старенький пикап на двадцать километров, песок в волосах. "Шукран, месье!"
Выпрыгиваем из кузова, снова берберы, ослы, грузовики… Останавливается машина: – «извините, я вас не возьму, жандармы на трассе, боюсь их, оштрафуют». Идем до жандармов – к нам ни малейшего интереса, проходим мимо, уходим в пустыню – всем на нас пофиг. Стопится Скания, тянет далеко, вниз под горку, подальше от ментов. Усатый араб за рулем: - «еду в Агадир, поехали со мной». Водитель удачный – работал когда-то в Барселоне, вспоминаю испанский, болтаем. Рассказывает что менты вымогают взятки, что в мире кризис а в Марокко нет, много работы и много денег - то что нужно. Дорога идет через желто-красные невысокие горы и каменистые пустоши, и только после Тизнита начинается обычный пейзаж – деревья, оливковые рощи, зеленеющие поля - Сахара кончилась, хотя мы ее и не пробовали толком - так, заехали на краешек. В Агадире я жму Наташе руку и поздравляю ее с возвращением «на материк» из пустыни. Солнце все так же печет, но автостоп уже гораздо веселее, и к вечеру мы уже дома, в Марракеше. Еще одна поездка позади. Наутро пишем диктант, потом Наташа уезжает в Танжер и Испанию, а я остаюсь заниматься хозяйственными делами в Доме для всех.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
